Лифт в Больнице скорой медицинской помощи небыстро поднимается наверх. Знакомый, но от этого не менее жуткий скрежет открывающейся двери. Пустой коридор, приоткрытые двери палат, за каждой из которых своя история, и каждая — непростая. Но история, которую журналисты приехали услышать сегодня, поражает внезапной жестокостью, будто сверкнувший нож. Рядовая авария на МКАД, молодой 35-летний мужчина, которого, как сообщалось предварительно, просто доставили в больницу для обследования. Невозможно заранее приготовиться к тому, что может скрываться за этой безликой фразой.
Всего две недели прошло с тех пор, как журналисты приезжали в БСМП, чтобы встретиться с Викторией — девушкой, потерявшей ногу в результате трагичного ДТП на Долгиновском тракте в Минске. Тогда невозможно было себе представить, что мы вернемся в эти стены так скоро. И за столь же тяжелой историей.
Снова какая-то малозаметная авария где-то на МКАД, снова минимум информации. И снова пугающая глубина за едва колышущейся поверхностью темной воды.
Давайте вспомним: 19 января, воскресенье. Вечером ГАИ сообщает о двойном ДТП на кольцевой в Минске.
ГАИ Минска: «По предварительной информации, около 19.46 55-летний водитель грузового автомобиля Renault, двигаясь по внутреннему кольцу МКАД, в районе 33-го км, при перестроении не убедился в безопасности своего маневра и совершил столкновение с двигавшимся попутно автомобилем Mazda, который от удара совершил наезд на разделительное ограждение. Через некоторое время на обозначенный знаком аварийной остановки стоящий автомобиль Mazda совершил наезд автомобиль Skoda под управлением 38-летнего водителя. 35-летний водитель автомобиля Mazda доставлен в учреждение здравоохранения для обследования».
Водителя Mazda зовут Сергей. Активный молодой человек, женат. С того самого дня он находится в больнице и пережил уже пять операций. В результате аварии на МКАД потерял левую ногу. Вот, оказывается, что могут означать слова «доставлен в учреждение здравоохранения для обследования».
Сергей поделился своей историей. Пройдя сквозь ужас, он сохранил бодрость и даже оптимизм — невозможно представить как. Для иллюстрации, наряду с фотографиями с места ДТП, мы используем фотографии из его личного архива.
«Да, все это было: мы сплавлялись на байдарках каждый год, ночевали в палатках, ездили по стране и даже за рубеж», — сказал он.
И начал свою историю с того самого вечера, 19 января.
— Мы с женой возвращались домой из торгового центра, ехали по МКАД в крайней правой полосе. А в средней в этот момент находился грузовик Renault. Я двигался с большей скоростью, хоть и не намного. Получается, опережал его. И почти опередил, но грузовик стал перестраиваться. Водитель потом сказал, что я оказался у него в так называемой слепой зоне — он меня не увидел.
Удара как такового я не почувствовал. Грузовик чуть подтолкнул мою машину в район заднего колеса, и меня занесло, да так, что отбросило через все полосы в отбойник на разделительной. О него я ударился дважды — сначала передом, потом задом. Машину развернуло, и она остановилась.
В этот момент я не получил никаких травм. Самостоятельно вышел из автомобиля: ну неприятно, но, в принципе, можно сказать, что повезло. Машин было не так много: воскресенье, вечер, время где-то 19.30.
Мы вышли из Mazda, подошел водитель грузовика. Я первым делом пошел ставить знак аварийной остановки. На моем регистраторе это даже видно: машину развернуло, регистратор работал. Установил знак, вроде как мог обезопасил место ДТП, стал вызывать ГАИ. Только вызвал — знак снесли. Ехал автомобиль, водитель, видимо, заметил знак в последний момент — и все, нет знака. Ну что было делать? Я снова пошел к машине, взял из багажника канистру антифриза, подобрал кусок разбитого заднего фонаря с отражателем, подобрал сбитый знак и снова все это как-то поставил. Опять вернулся к Mazda. Были мысли о том, чтобы уйти на обочину, оставить автомобиль, потому как кольцевая, опасно. Но при этом сидела мысль, что нужно предотвратить какое-то массовое ДТП, не допустить, чтобы кто-то на всей скорости врезался в мою стоящую в левой полосе Mazda: ведь тогда могло быть много пострадавших.
Я включил габариты, ближний свет, даже свет в салоне горел — дверь не закрывалась после ДТП. Темно, светящуюся машину должно быть хорошо видно, но это же МКАД, скорости…
Помню, что успел коротко переговорить с женой. И увидел, как снова снесли мой знак аварийной остановки, теперь вместе с канистрой. Канистра хлопнула, подлетела в воздух. Я думаю: «Что делать? ГАИ еще нет, место происшествия не обозначено». Полез в багажник, чтобы найти еще что-нибудь. Не нашел и пошел к жене. И ведь посмотрел в полосу, где стояла моя Mazda, но никого там не увидел.
Выхожу из-за машины, делаю один шаг и вижу фары. Все.
— Как именно произошел удар, я не помню. Из того, что я слышал от следователя еще в самом начале, водитель Skoda ехал в крайней левой полосе и даже не тормозил. А в самый последний момент уходил вправо от моего автомобиля, в среднюю полосу. Но все равно по касательной задел Mazda — у него по левой стороне осталась такая хорошая царапина вдоль всего кузова. И туда же попал я — то ли зажало между двумя машинами, то ли просто зацепило, — меня сбили.
Я оказался на асфальте. В ноге было дикое жжение, даже не боль, а ощущение, как будто нога горит, как будто там сильный ожог. Я лежал лицом вниз, чувствовал, что с ногой что-то нехорошее, поэтому не шевелился. Но разглядеть ничего не мог, спрашивал у жены: «Как, что?» Она, конечно, была в абсолютном шоке.
В голове мелькали мысли. Я думал о том, что меня же сбили, когда я еще находился на ногах, а теперь я просто лежу на асфальте между второй и третьей полосой. У меня паника, я понимаю, что мне в любой момент кто-нибудь может просто въехать в голову. Я кричал, чтобы вызвали скорую, просил, чтобы снова поставили знак аварийной остановки. Останавливались машины, кто-то поставил такой капитальный знак аварийной остановки — видно, с какого-то грузовика.
Рядом собирались люди. Я спрашивал, что у меня с ногой, но никто толком не отвечал, говорили только: «Успокойся!»
Во время аварии у автомобиля лопнул бачок с омывающей жидкостью, и я понимал, что лежу в этой луже. Но в какой-то момент пришло осознание того, что к этой луже постепенно, но все же быстро примешивается кровь. Я чувствовал это, поднимал руку и видел, что на ней моя кровь.
Я ее много потерял, об этом мне сказали уже в больнице. А тогда, на МКАД, как-то не понимал всего, что происходит.
Скорая приехала быстро. Я помню водителя, помню, что в бригаде были молодые совсем ребята: две девочки маленькие и парень худощавый такой. Ну, а я человек тяжелый, скажем так. И мне запомнилось, как одна из девушек так очень всерьез рявкнула на людей, которые собрались вокруг меня, мол, мужики, что вы стали, помогайте! В общем, погрузили меня на носилки, затем — в машину скорой помощи.
Я помню всю дорогу до самой больницы. В скорой мне искали вены, что-то кололи: обезболивающие, наверное, всякие адреналины. Чем ближе подъезжал, тем тяжелее мне было дышать. Не знаю, происходило это от потери крови или от ушиба грудной клетки, который я получил в ДТП — он значился в диагнозе. Но в целом по этой части травм не было: ребра остались целы. В легких собралась жидкость, но и это в итоге не страшно.
Отключился я, когда свернули с кольцевой. Почувствовал, что подъезжаем, что пошли повороты, торможения, и потом уже ничего не помню.
— Я попал в больницу в воскресенье вечером, а в сознание толком пришел в среду днем. И то после долгого наркоза это было полунормальное состояние: я с кем-то поговорил, был какой-то прием пищи, но через пару часов снова уснул.
Помню, как впервые после случившегося со мной общались врачи. Я очнулся, лежу на больничной койке, укрыт одеялом. Реанимация. Страшно было пошевелить хоть какой-нибудь частью тела. А кругом врачи, психолог тоже был, ну и сказали все как есть. Сказали еще, что жизнь на этом не заканчивается, что есть протезы, что люди ходят и все возможно.
Оказалось, что в первую ночь и затем еще утром мне пытались спасти ногу всеми способами. Но повреждение было очень обширным. К тому же, как написано в эпикризе, в больницу я поступил уже с частично ампутированной нижней конечностью. То есть по факту ампутация произошла автомобилем Skoda. Но врачи боролись. Вызывали какого-то серьезного сосудистого хирурга, пробовали пересадить вену с правой ноги. Но ничего не вышло: вена не прижилась, рана была очень грязной, начинался тромбоз, как мне объяснили.
Самая большая проблема была даже не в том, что кости оказались раздроблены — их бы, наверное, собрали. Беда в том, что было повреждено очень много сосудов и колено все было разбито. То есть даже если бы ногу сохранили, она, скорее всего, была бы не функциональной.
Спустя сутки после моего поступления в больницу, как я понимаю, был констатирован факт, что ногу не спасти. И началась новая операция — ампутация.
— Теперь я знаю, что в ноге есть бедро, верхняя треть и нижняя треть. Зачастую чем большая часть ноги сохранена — тем лучше для дальнейшего протезирования. И хирурги стремились оставить мне две трети, подступая, по сути, вплотную к раздробленной части. Но возникли сложности, стал развиваться некроз тканей. Спустя неделю после перевода из реанимации мне потребовалась срочная операция по удалению этого некроза. Я снова попал на операционный стол. Все прошло хорошо, некроз задел только поверхностно, эти ткани удалили.
Плюс до этого была ультразвуковая чистка ран: по сути такая же операция, тоже под общим наркозом. В общем, в отключке я провел немало времени.
Но и это было не все. Вскоре потребовалась новая операция — по пересадке кожи на те места, откуда были удалены некротические ткани. Меня перевели в ожоговое отделение, где работают специалисты, которые проводят такие операции. Потребовалось время, прежде чем рана была готова. И ровно неделю назад [на момент выхода этой публикации. — Прим. ред.] мне сделали операцию по пересадке кожи. Пятую операцию за это время.
— Впрочем, все это уже позади, в пятницу меня собираются выписывать. Я встал на костыли, но пока это необычно, давайте так говорить. Нужно привыкнуть, чтобы на них ходить, да и тяжело это физически. Обойти так все отделение — одышка будет приличная. Наверное, со временем станет полегче.
Нужно делать упражнения, иначе тазобедренный сустав, как мне сказали, может атрофироваться. Жуткая вещь — он просто перестанет двигаться, и разработать его будет очень сложно. С нормальной ногой нет больших проблем, а вот с культей это придется делать долго и упорно.
На самом деле я до конца еще не принял тот факт, что у меня больше нет ноги. Здесь, в больнице, кажется, что все временно. Кажется, скорее бы домой, к жене, к кошке, кажется, что все заживет, я схожу в душ, и все будет нормально. Но ведь как раньше уже не будет. И я ожидаю, что вот это понимание придет как раз дома: когда я попытаюсь выйти на улицу, сходить в магазин — тогда пойму, насколько теперь несамостоятельный, насколько теперь все непросто.
Мы с женой недавно думали: она у меня из Витебска, там теща, тесть — и как? Мы же даже на поезде, наверное, не сможем поехать, я ведь в обычный вагон при всем желании не смогу влезть. Наверное, что-то предусмотрено для инвалидов, но пока я не представляю, как все будет.
— Вообще, как оказалось, людей, оказавшихся в подобной ситуации, ожидает много проволочек. Я потерял ногу, но фактически на данный момент не считаюсь инвалидом. И все льготы, на которые я могу рассчитывать, пока мне не доступны. Прежде должна собраться медико-реабилитационная экспертная комиссия (МРЭК) и выдать свое заключение. И после того как я получу удостоверение инвалида, мне уже будет положена определенная помощь, в частности средства реабилитации.
Но вот я должен выписаться домой. Очевидно, мне понадобятся специальные поручни, просто, к примеру, чтобы иметь возможность ходить в ванную. Сейчас я могу эти поручни только купить. А когда мне выдадут удостоверение, то поручни можно будет получить бесплатно. Но я ведь не смогу дожидаться этого момента без поручней, то есть буду вынужден их купить, а когда я смогу получить их бесплатно, в этом уже не будет никакой необходимости.
И таких примеров предостаточно, это странная несогласованность. Страховку за машину я не могу получить до тех пор, пока расследование уголовного дела не будет завершено и его не передадут в суд. С больничным похожая ситуация. Он мне полагается, но необходимо указать виновное лицо, раз случилось ДТП. А пока расследование дела продолжается, то и виновное лицо по факту не определено. И ни на какие выплаты я пока рассчитывать не могу.
А еще не хватало общей информации: что будет после того, как я выпишусь. Теперь-то у меня есть представление, но для этого пришлось обзвонить все инстанции и учреждения. Плюс я нашел ребят, которые уже много лет живут с протезами: они многое рассказали.
Когда мне выдадут удостоверение инвалида, я смогу обращаться в протезный центр, но не раньше. Протезы выполняются под конкретную заявку, и раз время затягивается, придется ждать. Сначала будет учебный протез: ходить на нем тяжело, он больше для того, чтобы научиться стоять, делать первые шаги. У всех по-разному, но, как говорят, обычно на это уходит от трех месяцев до полугода. Затем основной протез. Насколько я понимаю ситуацию, ходить я смогу (пусть даже на протезе) не раньше, чем спустя год после ДТП.
Это долгий срок, если подумать. Но я надеюсь, что все получится. Понятно, что по горам ходить теперь уже, наверное, не получится. Но в целом передвигаться и как-то нормально жить, надеюсь, будет возможно.
— Я не унываю. Возможно, мне, как мужчине, чуть легче — я знаю историю Виктории, оказавшейся в похожей ситуации. Я понимаю ее, это очень трудно. Но я надеюсь, что все будет хорошо: и с протезом, и с тем, чтобы заново научиться ходить.
Пока, правда, побаиваюсь выходить один на костылях, причем страх только за то, что я поскользнусь или кто-нибудь резко откроет дверь и я упаду. Меня уже предупредили, что если в момент выздоровления упасть на культю, то это чревато, и я очень переживаю. Поэтому если вдруг где помыли полы — туда не иду. У меня уже было однажды прямо в палате: поскользнулся, костыль сантиметров на 30 отъехал — у меня душа в пятки ушла.
— На работе меня поддержали. Я работаю в строительной сфере прорабом. Ну теперь-то прорабом не получится — это точно. Я и медкомиссию уже не пройду, да и специфика работы не позволит: котлованы, этажи…
Но меня не бросают, пообещали обеспечить работой в производственном отделе: удаленно или в офисе. Для меня это очень важно, и я благодарен работодателю. Потому что не работать, рассчитывать только на пенсию по инвалидности — это тяжко.
Хочу поизучать программирование. Никогда не изучал, а теперь — почему бы нет. Друг работает разработчиком: надавал мне всяких книг — буду изучать. В больнице неудобно, хотя есть ноутбук. Я купил уже кроватный столик, но подолгу сидеть пока не получается. Жду, пока выпишусь домой, там кресло поудобнее — буду пробовать. Не факт, что я сменю сферу деятельности, но просто чтобы чем-то занять время, что-то поизучать — почему нет?
— Знаете, после всего, что было, я хочу сказать огромное спасибо врачам. Особенно из отделения сочетанных травм. И всем остальным тоже, тем, кто работал со мной. Они спасали, они заходили, спрашивали, как я, как дела. Спасибо им за отношение, я понимаю, что они сделали все, что могли.
И я очень благодарен моей жене и маме. Я не представляю, как они все это переживают, я просто не представляю. Но они здесь, со мной, каждый день в больнице, все свободное время. Помогают, поддерживают — спасибо им большое.
Конечно, у меня тоже были тяжелые моменты… Но я гоню от себя эти мысли. У меня есть родные, ко мне приходят друзья. С кем-то мы и не общались давно, а после случившегося все возобновилось. Главное, они говорят, не спейся. Ну конечно, у меня совсем другие планы!
Если вы чувствуете себя плохо, у вас или у ваших родственников появляются суицидальные мысли, наберите номер службы экстренной психологической помощи. Это анонимно и абсолютно бесплатно.
Телефоны для взрослых — (8 017) 352−44−44, 304−43−70, для детей и подростков — (8 017) 263−03−03.
Я понимаю, конечно, что оказался в плохой истории и сильно улучшить жизнь после такого вряд ли получится. Да, я потерял мобильность, но, значит, приобрету в чем-то другом. Надеюсь, что-нибудь у меня получится.
Совсем необъяснимо, откуда у этого человека находятся силы не упасть духом после всего того, что с ним произошло. Но он своими словами, своим отношением к той ситуации, в которой оказался, вызывает искреннее восхищение. Надо же, в столь мрачных стенах встретить пример необоримого жизнелюбия.
— У тебя тату на руке — там Фредди Меркьюри?
— Да! Это любимая музыка с детства, с того момента, как я встал на ноги. Пусть теперь я слушаю музыку потяжелее, но та музыка — это любовь навсегда. Гениальная музыка, гениальный музыкант.
— Да, он классный…
— Я вот подумал… Может, попробую выучиться играть на гитаре. Куплю какую-нибудь бэушную, вряд ли она дорого будет стоить, и попробую — а вдруг получится.
Хотелось его как-то подбодрить, сказать что-то про The Show Must Go On, но бывают моменты, когда не так просто подобрать слова.
— Ну да, вот тоже сожаление, — не замечая неловкой паузы, продолжил Сергей, — я ведь раньше часто на концерты ходил. А теперь я в фан-зону вряд ли когда-то попаду, даже с протезом мне там явно не место теперь.
И, глядя на этого человека, я в момент понял, про что его история, про что вообще все такие истории. Это жизнь: смесь радости и печали, подъема духа и мертвящего отчаяния. Это борьба: за себя, за будущее, за то, чтобы жить.
— Сергей, мы… Ты держись!
— Да я понимаю, не подбирай ты слова. Все нормально, нормально.
Для помощи Сергею открыты благотворительные счета:
«Беларусбанк» — BY20AKBB31340000027780070000
«МТБанк» — BY23MTBK30140008999900879790